13:35
Снег жесткий и серый. Когда тает, не образует ни луж, ни каши. Кажется, что не тает вообще, но дальше колен все равно не ползет, застывает на уровне пожарного гидранта. Ленивый прилив и кургузый маяк. Круглая маковка упрямо торчит, ржаво-красная, на фоне общего монохрома просто ослепительная. Похоже на кровавый плевок в забитой пепельнице.
Тротуар похож на борозду в ведре с мороженым. Слишком аппетитно, на первый взгляд, но мороженое здесь дрянь.
Борозда, в общем, такую оставляет ложка с крепким черенком, ровная колея, глубина зависит от жадности, по краям вздыбленная прохладная субстанция. Под снегом никакой наледи, говорю же, снег не тает. Он испаряется облаком серы и водорода, отсюда туман и смрад. Ноги сразу, без дурацких прелюдий задевают шершавый бетон. Черный и влажный, как птичий глаз. Так сказал Ди, Ди у нас романтик. По мне, это кость. Черная кость под гнилым серым мясом. И кровь, которая смерзается не сразу, парит, как разлитый кипяток. Никакого льда.
По четвергам у нас развлечения. Либо грабим супермаркет на окраине, либо дожидаемся темноты и вскрываем ближайшую аптеку. Темнеет, слава богу, рано.
Если не заперто — ничего не берем, какой интерес. Разворачиваемся и уходим. Молча. Сейчас все реже запирают, чтобы стекла не били.
Я больше люблю супермаркеты, зато Ди по таблеткам. Где-то пониже пупка, между второй и третьей парой трусов у него запрятан фонарик. Мелкий, с цепкой от брелка. Бог знает, где достал и как давно, но без этой латунной хрени и пары батареек он никуда не ходит. Вроде как.
Обычно я стою в дверях, одной ногой на крыльце, другой в помещении, задницей упираюсь в косяк для устойчивости. Жую сигарету, запалить нельзя, а то барышня разорется. Двадцатник скоро, а не наигрался. То ли не доходит, что, понадобись мы кому, уже давно сидели бы вдоль стенки с дыркой во лбу, то ли нравится ему так. Интересней.
Стою, рассматриваю дохлого пса под фонарем — горит еще, надо же, фонарь, не пес, — а Ди шарится в портках, достает этот свой чудо-брелок, сует в зубы и шарит по полкам. Первое время греб что попало, совал в ранец и бежал, высоко подкидывая коленки. Дите, говорю. На полголовы выше меня, все в рост ушло. В жирафьи эти пропорции.
Сейчас ничего, освоился, достает бумажки, читает. Пыхтит так, что пес, который вроде дохлый, сигналит серыми от снега ушами и начинает вертеть башкой.
Вспоминаю, зачем я здесь, когда со стороны той ноги, которая в тепле, хрустит фольга.
— Что жрешь-то, мелочь?
— Феназепам.
Сплевываю измочаленную сигарету, как с любимой расстаюсь. И зачем в рот сунул, бля. Поднимаю руку, Ди подходит, тычется загривком, сопит мокро. Знает, зараза, что виноват. За что и получит чуть позже, сейчас нет времени. Надо идти домой.