Принесла, как всегда, стопку книг, прижатых к животу, живот холодный и поджавшийся, мокрый, под растянувшейся футболкой полтора килограмма переработанной древесины, которую, по-хорошему, следовало огладить вдоль корешков и поставить на место. Немного Каннингема, немного Хельгасона, немного грешного немецкого амаретто в бутылке, пахнет тревожно, хорошо. Меня зовут Кристина, вот мои жетоны из жестяных крышечек. Привет, Кристина! Когда обеими руками держишь новую книгу, типографские чернила резко пахнут землей, и вдоль хребта сладко продирает, вот он, тот самый момент. Иногда подташнивает, прыжок над задымленной высотой с резинкой от трусов в зубах, под замершим в воздухе комком мяса, нервов и костей ворочаются валуны размером со слоненка, на голых пятках оседают брызги, и не видно, что там плещется и по какому случаю - туман, хоть ложкой ешь. Есть вещи и действия суть якоря, коннотации самостоятельно прослеживаются, книга тоже якорь, место, в котором купил хорошую книгу, перестает быть чужим на каких-то тонких слоях восприятия. Завязываются отношения, что ли. Обозначается присутствие. Как столбик забить. Моя земля.
Тянет в незнакомые места, густо, мягко, за нутро и ребра, с тоской и ложной памятью о запахе, цвете, текстуре, о том, как воздух глотаешь, пробуешь, пьешь раскрытым горлом, колючий свитер, набухший от дождя, чья-то выстывшая шея, подрагивающая, торчит из воротника. Звериная сущность, бесноватая и размеренная, знающая, разворачивает и толкает, между лопаток, в копчик, под дых, и так плохо, так нужно бежать, падать, ползти, вставать, хрипеть, сплевывать грязь, бежать.