четверг, 28 октября 2010
shoots to kill, but aims to please
В дороге люди всегда другие. Проще. Наверное, это такое промежуточное состояние, в которое ничего не хочется брать. Приобретенные черты облетают как шелуха, актёрствовать нет желания, вести себя лучше, хуже, иначе — зачем, какой смысл. Дорога очищает. Проветривает голову и лёгкие. Бережно.
вторник, 26 октября 2010
shoots to kill, but aims to please
Наверное, время от времени нужно давать людям возможность почувствовать себя нужными. Я как-то... упускаю этот момент.
воскресенье, 24 октября 2010
shoots to kill, but aims to please

я это зову "прийти, намусорить, стремительно свалить в ночь"
ну и кто, кто мне скажет, над чем я корчилась дольше всего?
НАД ВОЛОСАМИ НА ЗАТЫЛКЕ
их там миллион слоёв просто
вдохновлялась рисунками Дарьи Андреевны, ноузблидом, в частности, но у меня его не видно тут, потому что говорю, помойка.
нарисую потом парный портрет может, очень мне нравится мальчик, он, кстати, реален, где-то по земле ходит такой профиль, с пирсингом в носу, кстати.
суббота, 23 октября 2010
shoots to kill, but aims to please
Сны снятся такие чудные, похожие одновременно на книгу и фильм, очень приятные приглушенные цвета, в картинке нарочитой правильности, характерной для выстроенного кадра, нет, но всё очень красивое, много мелких деталей, которые заполняют пространство в разных плоскостях, делают его объемным, живым, что ли.
Цвета эти. Темный синий, насыщенный, чернила или черника — сумерки, прозрачные, предметы то ли подсвечены луной, то ли светятся сами, очень мягко. На облетевших по осени кустах тяжелые, выспевшие ягоды, темно-красные. На земле иней, его видно очень хорошо, из-за этой четкости, резкости кажется, что он тихо гудит, как провода под напряжением.
Что еще мне нравится — освещение может резко меняться в зависимости от того, что происходит, на доли секунды или же надолго, минуты, часы, во сне со временем сложно. Всё медленно занимается, как горящая бумага, затапливает коричневый с рыжиной свет, сглаживает лица, видны глаза, очертания носа, линия открытого рта, контур зубов, волосы зубцами на лбу — и много кожи, светящейся как лампочка.
Потом снова мягкий матовый синий. Действительно, как ягода, покрытый патиной, если провести пальцем, выступает темное нутро, кожица и под ней сок, сердцевина.
То, как выглядят мелькающие тут и там стайки мальчиков, в головах у которых ничего кроме дряни, скорее похоже на работу костюмера, хотя, может, я просто не помню, когда и где так одевались — эти свитерки с узорами, рубахи, шорты до колена, гольфы, ботинки и, в качестве приятной глазу детали, тяжелые щербатые биты, за которые они держатся крепко, смыкая круг, плечо к плечу, в центре, слегка втянув голову в плечи, стоит мой главный герой, круглый конец его собственной биты подрагивает в толстом слое инея, елозит по земле. Драться он будет неохотно.
Переживаю и от переживаний этих прямо там на улице обретаю какую-то невидимую глазу плоть, кричу пробегающим по параллельной улице детям — здесь бойня сейчас начнется, скорее, за помощью, бегите к кому-нибудь. Убеждаюсь, что от толкущихся растерянно ребят отделяется вытянутый силуэт, бежит в темноту между деревянными оградками и, успокоившись, исчезаю снова.
Сюжет я никогда не могу запомнить, но по ощущениям он всегда полноценный. Опять же, книга или фильм. Помню только отдельные сцены: костер между плотно сплетенными ветками близко посаженных деревьев, искры столбом поднимаются, скользят между веток, ударяются о них и гаснут где-то наверху. То, как я в теле взрослого почти уже дядьки смотрю на свои ноги и ноги рядом идущего парня помладше, краем глаза замечаю выпростанную из-под свитера рубаху, под руками круглые плечи, наощупь такие же, как коленные чашечки, несу какой-то бред про сиротство и легонько встряхиваю того, кто рядом идет, пытаюсь вроде ободрить, сказать "не слушай, всё это чушь и неправда", при этом не затыкаясь ни на секунду, сомнительная попытка в чем-то убедить идущего впереди усатого мужика, который ростом мне по плечо, с темным, в ржавых пятнах лицом и светлыми глазами, похожими на стеклянные пуговицы с плавающими в них зрачками. Как серый белок и черный желток, дрожащее в тарелке разбитое яйцо. Смотрю на его потасканную фуражку, на масляные пятна и рыжую зелень, понимаю, что убедить не получается, начинаю осторожно притормаживать, смотрю всё так же вперед, а боковое зрение фиксирует все повороты и закоулки, в один из них мы сейчас побежим, и парень не успеет набрать воздуха в грудь, будет задыхаться и рвано перебирать ногами в тяжелой обуви. Но бежать будет, молодец, понимает, что ради него стараюсь. Скашиваю глаза, голова у парня опущена, челка на глаза падает зубчиками, а затылок коротко стриженый. Нос конопатый, ни круглый, ни острый, губы сжаты упрямо, брови сведены, профиль очень четкий, недетский. Вдыхаю глубоко и дергаю его в сторону.
Засыпать я не люблю, подсознательно есть страх что-то упустить, "проснулся, а там война", "проснулся, а там развалины и пыль, и трупы, присыпанные пеплом, и радио не работает", но мысль о снах утешает частично.
Цвета эти. Темный синий, насыщенный, чернила или черника — сумерки, прозрачные, предметы то ли подсвечены луной, то ли светятся сами, очень мягко. На облетевших по осени кустах тяжелые, выспевшие ягоды, темно-красные. На земле иней, его видно очень хорошо, из-за этой четкости, резкости кажется, что он тихо гудит, как провода под напряжением.
Что еще мне нравится — освещение может резко меняться в зависимости от того, что происходит, на доли секунды или же надолго, минуты, часы, во сне со временем сложно. Всё медленно занимается, как горящая бумага, затапливает коричневый с рыжиной свет, сглаживает лица, видны глаза, очертания носа, линия открытого рта, контур зубов, волосы зубцами на лбу — и много кожи, светящейся как лампочка.
Потом снова мягкий матовый синий. Действительно, как ягода, покрытый патиной, если провести пальцем, выступает темное нутро, кожица и под ней сок, сердцевина.
То, как выглядят мелькающие тут и там стайки мальчиков, в головах у которых ничего кроме дряни, скорее похоже на работу костюмера, хотя, может, я просто не помню, когда и где так одевались — эти свитерки с узорами, рубахи, шорты до колена, гольфы, ботинки и, в качестве приятной глазу детали, тяжелые щербатые биты, за которые они держатся крепко, смыкая круг, плечо к плечу, в центре, слегка втянув голову в плечи, стоит мой главный герой, круглый конец его собственной биты подрагивает в толстом слое инея, елозит по земле. Драться он будет неохотно.
Переживаю и от переживаний этих прямо там на улице обретаю какую-то невидимую глазу плоть, кричу пробегающим по параллельной улице детям — здесь бойня сейчас начнется, скорее, за помощью, бегите к кому-нибудь. Убеждаюсь, что от толкущихся растерянно ребят отделяется вытянутый силуэт, бежит в темноту между деревянными оградками и, успокоившись, исчезаю снова.
Сюжет я никогда не могу запомнить, но по ощущениям он всегда полноценный. Опять же, книга или фильм. Помню только отдельные сцены: костер между плотно сплетенными ветками близко посаженных деревьев, искры столбом поднимаются, скользят между веток, ударяются о них и гаснут где-то наверху. То, как я в теле взрослого почти уже дядьки смотрю на свои ноги и ноги рядом идущего парня помладше, краем глаза замечаю выпростанную из-под свитера рубаху, под руками круглые плечи, наощупь такие же, как коленные чашечки, несу какой-то бред про сиротство и легонько встряхиваю того, кто рядом идет, пытаюсь вроде ободрить, сказать "не слушай, всё это чушь и неправда", при этом не затыкаясь ни на секунду, сомнительная попытка в чем-то убедить идущего впереди усатого мужика, который ростом мне по плечо, с темным, в ржавых пятнах лицом и светлыми глазами, похожими на стеклянные пуговицы с плавающими в них зрачками. Как серый белок и черный желток, дрожащее в тарелке разбитое яйцо. Смотрю на его потасканную фуражку, на масляные пятна и рыжую зелень, понимаю, что убедить не получается, начинаю осторожно притормаживать, смотрю всё так же вперед, а боковое зрение фиксирует все повороты и закоулки, в один из них мы сейчас побежим, и парень не успеет набрать воздуха в грудь, будет задыхаться и рвано перебирать ногами в тяжелой обуви. Но бежать будет, молодец, понимает, что ради него стараюсь. Скашиваю глаза, голова у парня опущена, челка на глаза падает зубчиками, а затылок коротко стриженый. Нос конопатый, ни круглый, ни острый, губы сжаты упрямо, брови сведены, профиль очень четкий, недетский. Вдыхаю глубоко и дергаю его в сторону.
Засыпать я не люблю, подсознательно есть страх что-то упустить, "проснулся, а там война", "проснулся, а там развалины и пыль, и трупы, присыпанные пеплом, и радио не работает", но мысль о снах утешает частично.
shoots to kill, but aims to please
— Ну ты же понимаешь, что контролировать панику или ее внешние проявления — это разные вещи.
— Ага.
— Меня вообще раздражает то, как люди говорят — "я почувствовал приближение паники". К ней полагается уведомление, или что? Не знаю, что там с хитро устроенными остальными, а ко мне падла приходит неожиданно и первым делом сворачивает челюсть. Бьет по голове, короче, так, что в глазах темнеет и зубы сводит. Слух или деформируется, или пропадает, остается только звон, замерший в пространстве, очень объемный. Знаешь, на кораблях такие большие колокола. Всё гудит. Картинка перед глазами пульсирует как большое сердце, очень большое. Пальцы немеют, ты их не чувствуешь, потом становится тяжело идти, двигаться вообще. Нужно бежать, а мозгу не ясно, почему, куда, какого чёрта. И зачем, тоже непонятно.
Иногда я сижу, внешне всё в порядке, курю, там... не знаю. Делаю что-нибудь. Салфетку мну. А внутри ору, натурально. Этот страх, он похож на ту критическую точку, когда вот-вот должно случиться что-то ужасное, огромное, невыносимое, и вот ты застрял на самой вершине, балансируешь, время останавливается вообще. И вот это самое неприятное. Кажется, что никогда не кончится. То, что ничего не происходит, твой страх никак не развивается, ни во что не трансформируется — самое мучительное, на самом деле. Это сложно долго выносить, нужно что-то сделать. Огромных усилий стоит сдержаться и не начать крушить мебель. Вроде как, пока ты занят расщеплением окружающих предметов на мелкие составляющие, ты что-то вроде деструктивного элемента, и твою структуру, ну ты понимаешь, ничто не нарушит.
Хуже всего, когда катализатором становится память тела. Это, по-моему, не в мозгах происходит. Если в детстве ты упал в погреб, вывихнул руку и лежал щекой на холодном полу, чувствуя, как по тебе бегает крыса, скребет... что там у нее вместо пальцев, короче, ты чувствуешь, как она цепляется за штанину и ползет к голове. Тебя тошнит, не сразу доходит, что ты обоссался, вообще-то, под животом мокро. Ты через десять лет этого не помнишь уже, память очень любезна в особых случаях. Но стоит тебе пролить на свитер несвежий кофе, как начинается цепная реакция. Никаких крыс поблизости нет, во всяком случае, в буквальном смысле, но ты их чувствуешь, слышишь, что угодно.
Во рту кисло, под пупком всё свело, ты взрослый, тебе двадцать с гаком лет, ты стоишь и пытаешься не наделать в штаны — чисто рефлекторно, у организма же паттерн выработан на такой чудный случай, а он у тебя старательный и четкий чувак. Организм, в смысле.
Вот еще предчуствие крутая вещь. Стоишь, вертишь пальцем в ухе и внезапно понимаешь, что всё, сейчас произойдет какая-то херня. Загривок дыбом, волоски шевелятся, соски встают, предвидение, короче. Замираешь, товарищ твой, которому не повезло находиться рядом, притормаживает, смотрит, а ты ему — чув, погоди. Погоди, стой. У меня что-то на душе неспокойно. Муторно. Давай не будем садиться в автобус, пешком пойдем. Он тебе — да как бы это, снег пошел, а ты без шапки. А ты ему — я тебе про смерть, а ты мне про шапку. Пошли пешком.
Так и живём, чё. Витамины пьем, паникуем, пишем в бложек. Все дела.
— Солонку передай.
— Ага.
— Меня вообще раздражает то, как люди говорят — "я почувствовал приближение паники". К ней полагается уведомление, или что? Не знаю, что там с хитро устроенными остальными, а ко мне падла приходит неожиданно и первым делом сворачивает челюсть. Бьет по голове, короче, так, что в глазах темнеет и зубы сводит. Слух или деформируется, или пропадает, остается только звон, замерший в пространстве, очень объемный. Знаешь, на кораблях такие большие колокола. Всё гудит. Картинка перед глазами пульсирует как большое сердце, очень большое. Пальцы немеют, ты их не чувствуешь, потом становится тяжело идти, двигаться вообще. Нужно бежать, а мозгу не ясно, почему, куда, какого чёрта. И зачем, тоже непонятно.
Иногда я сижу, внешне всё в порядке, курю, там... не знаю. Делаю что-нибудь. Салфетку мну. А внутри ору, натурально. Этот страх, он похож на ту критическую точку, когда вот-вот должно случиться что-то ужасное, огромное, невыносимое, и вот ты застрял на самой вершине, балансируешь, время останавливается вообще. И вот это самое неприятное. Кажется, что никогда не кончится. То, что ничего не происходит, твой страх никак не развивается, ни во что не трансформируется — самое мучительное, на самом деле. Это сложно долго выносить, нужно что-то сделать. Огромных усилий стоит сдержаться и не начать крушить мебель. Вроде как, пока ты занят расщеплением окружающих предметов на мелкие составляющие, ты что-то вроде деструктивного элемента, и твою структуру, ну ты понимаешь, ничто не нарушит.
Хуже всего, когда катализатором становится память тела. Это, по-моему, не в мозгах происходит. Если в детстве ты упал в погреб, вывихнул руку и лежал щекой на холодном полу, чувствуя, как по тебе бегает крыса, скребет... что там у нее вместо пальцев, короче, ты чувствуешь, как она цепляется за штанину и ползет к голове. Тебя тошнит, не сразу доходит, что ты обоссался, вообще-то, под животом мокро. Ты через десять лет этого не помнишь уже, память очень любезна в особых случаях. Но стоит тебе пролить на свитер несвежий кофе, как начинается цепная реакция. Никаких крыс поблизости нет, во всяком случае, в буквальном смысле, но ты их чувствуешь, слышишь, что угодно.
Во рту кисло, под пупком всё свело, ты взрослый, тебе двадцать с гаком лет, ты стоишь и пытаешься не наделать в штаны — чисто рефлекторно, у организма же паттерн выработан на такой чудный случай, а он у тебя старательный и четкий чувак. Организм, в смысле.
Вот еще предчуствие крутая вещь. Стоишь, вертишь пальцем в ухе и внезапно понимаешь, что всё, сейчас произойдет какая-то херня. Загривок дыбом, волоски шевелятся, соски встают, предвидение, короче. Замираешь, товарищ твой, которому не повезло находиться рядом, притормаживает, смотрит, а ты ему — чув, погоди. Погоди, стой. У меня что-то на душе неспокойно. Муторно. Давай не будем садиться в автобус, пешком пойдем. Он тебе — да как бы это, снег пошел, а ты без шапки. А ты ему — я тебе про смерть, а ты мне про шапку. Пошли пешком.
Так и живём, чё. Витамины пьем, паникуем, пишем в бложек. Все дела.
— Солонку передай.
среда, 20 октября 2010
shoots to kill, but aims to please
Ничто не увлекательно в достаточной степени дольше получаса.
понедельник, 18 октября 2010
shoots to kill, but aims to please
- большой рот
- бритая голова, на которой три миллиметра волос отросло (или затылок бритый, ну нравится мне)
- шрамы, как говорилось уже
- родимые пятна
- пятна вообще, веснушки, например, какое-то небольшое количество
- царапины
- картавость, легкая или не очень
- косточки на запястье, круглые
- вены выступающие
- низкий голос
- высокий рост или очень высокий, потому что у меня высокий он
- руки большие
- разбитые губы
всё это хорошие вещи.
- бритая голова, на которой три миллиметра волос отросло (или затылок бритый, ну нравится мне)
- шрамы, как говорилось уже
- родимые пятна
- пятна вообще, веснушки, например, какое-то небольшое количество
- царапины
- картавость, легкая или не очень
- косточки на запястье, круглые
- вены выступающие
- низкий голос
- высокий рост или очень высокий, потому что у меня высокий он
- руки большие
- разбитые губы
всё это хорошие вещи.
понедельник, 11 октября 2010
shoots to kill, but aims to please
Ну чё, ребят. Я написала рэпчик. Типа.
привет
пишу тебе в последний раз
где ты, какой часовой пояс, который час?
в праге вроде бы дождь, в берлине, говорят, снег
надень хотя бы шапку, горе, дурацкий ты человек
знакомься с людьми, улыбаться не забывай,
питайся правильно, в кафе оставляй на чай
недавно видела в книжном "рим, ред кавер трэвел бук"
по утрам тебе тибр шепчет, святой ангел вечером
не выпускает из рук
наслаждайся, дорогой друг.
я в порядке, встречаюсь, знакомлюсь, имена путаю
говорю о музыке, сучусь, в забегаловках сижу необутая.
посмотреть бы умный фильм какой, дочитать наконец киза
перестать просаживать деньги, выбросить биди, оформить визу
на новый год хотим домик и елку, подальше от российской границы
желательно, за ее пределами, в какой-нибудь европейской столице
короче, надо с визами торопиться.
прощаться не умею, ты в курсе. спи крепче, без музыки,
тебе от нее кошмары снятся
пока.
нет, правда, не умею красиво прощаться.
привет
пишу тебе в последний раз
где ты, какой часовой пояс, который час?
в праге вроде бы дождь, в берлине, говорят, снег
надень хотя бы шапку, горе, дурацкий ты человек
знакомься с людьми, улыбаться не забывай,
питайся правильно, в кафе оставляй на чай
недавно видела в книжном "рим, ред кавер трэвел бук"
по утрам тебе тибр шепчет, святой ангел вечером
не выпускает из рук
наслаждайся, дорогой друг.
я в порядке, встречаюсь, знакомлюсь, имена путаю
говорю о музыке, сучусь, в забегаловках сижу необутая.
посмотреть бы умный фильм какой, дочитать наконец киза
перестать просаживать деньги, выбросить биди, оформить визу
на новый год хотим домик и елку, подальше от российской границы
желательно, за ее пределами, в какой-нибудь европейской столице
короче, надо с визами торопиться.
прощаться не умею, ты в курсе. спи крепче, без музыки,
тебе от нее кошмары снятся
пока.
нет, правда, не умею красиво прощаться.
суббота, 25 сентября 2010
shoots to kill, but aims to please
shoots to kill, but aims to please
Ленивое желе сдал экзамен на пятерку, рассказывает:
"У нас в комиссии председательствовала какая-то прекрасная женщина. Первая ассоциация — старая актриса большого театра, почему-то из Москвы. В общем, красиво стареющая пожилая дама. И знаешь, какой она задала мне дополнительный вопрос? Говорит, сейчас я хотела бы процитировать вам стихи Мандельштама, а вы мне переведите это на язык психологии. У меня глаза на лоб полезли и в голове такое... "ду нот вонт". Но, в то же время, меня повеселила сама ситуация, эта женщина и стихи Мандельштама весьма органично сочетаются между собой".
Добавляет чуть позже: "Никому, кроме меня, она стихи не цитировала".
Чувствуется, горд собой и семейной неотразимостью, которая выдает себя исключительно в присутствии пожилых дам и слепых людей.
"У нас в комиссии председательствовала какая-то прекрасная женщина. Первая ассоциация — старая актриса большого театра, почему-то из Москвы. В общем, красиво стареющая пожилая дама. И знаешь, какой она задала мне дополнительный вопрос? Говорит, сейчас я хотела бы процитировать вам стихи Мандельштама, а вы мне переведите это на язык психологии. У меня глаза на лоб полезли и в голове такое... "ду нот вонт". Но, в то же время, меня повеселила сама ситуация, эта женщина и стихи Мандельштама весьма органично сочетаются между собой".
Добавляет чуть позже: "Никому, кроме меня, она стихи не цитировала".
Чувствуется, горд собой и семейной неотразимостью, которая выдает себя исключительно в присутствии пожилых дам и слепых людей.
пятница, 24 сентября 2010
shoots to kill, but aims to please
Утром когда я проснулся мне паказалось што я уже умный но я ашибся.
вторник, 31 августа 2010
shoots to kill, but aims to please
понедельник, 30 августа 2010
shoots to kill, but aims to please
понедельник, 19 июля 2010
shoots to kill, but aims to please

понедельник, 05 июля 2010
shoots to kill, but aims to please
пятница, 02 июля 2010
shoots to kill, but aims to please
Вот и посеребрила виски седина, а я все еще не понимаю, о чем думают люди, когда создают вокруг себя стойкий декадентский флёр из циничных, полных скрытой обреченности высказываний и словно бы небрежных разоблачений собственной порочной натуры.
Особенно развлекает упоминание героина, кокаина или алкоголя где-нибудь в подписи под туманной аватаркой с рэндомным мужиком. При этом первая половина очаровательных эфебов видела героин только в мамином пакете с мукой, еще одна половина писает в штаны при виде шприца, но когда-то глотнула колес (о чем тут же сообщила всем контактам в телефоне, включая маму — случайно); третья половина, вероятно, однажды всосала сопливым носом дорожку кокаина, утерлась рукавом и тут же почувствовала себя "как в романе Бегбедера", что в совокупности, согласитесь, дает определенное право упоминать тут и там о собственном порочном прошлом и загубленном будущем.
Что характерно, на сочащийся из-под двери тяжкий душок порока стекаются восторженные малолетки, и тут важно закрепить успех. Если вы непростительно женщина, станьте звонким геем и напишите о том, как продались взрослому мужчине за пачку сигарет, прямо в подворотне. Пока вы тыкались лицом в чужую ширинку, в метре от вас ссал на стену тощий плешивый кот, но вам было все равно.
И упаси вас господь звучать виновато. Вы что, баба рефлексирующая? Вы, батенька, циничный хастлер. Пальцы у вас бледные (и ломкие, но не в буквальном смысле), глаза подернуты туманом, а вместо крови из пореза льется абсент.
Нет, ей богу. Могу еще как-то восхититься историей вроде "я обещал себе, я себе обещал, но тело мое помнит тяжкий и сладкий запах опиумных трав, а душа моя так тоскует по прозрачным клубам лилового дыма, в которых мне мерещатся далекие башенки индийских дворцов... написал стихотворение, прочел его полной луне, сжег". Но когда я иду мимо, а навстречу мне тёлочка с лицом Луи Гарреля и подписью "героиновый рай", во мне просыпается старый ворчливый козел.
...
Особенно развлекает упоминание героина, кокаина или алкоголя где-нибудь в подписи под туманной аватаркой с рэндомным мужиком. При этом первая половина очаровательных эфебов видела героин только в мамином пакете с мукой, еще одна половина писает в штаны при виде шприца, но когда-то глотнула колес (о чем тут же сообщила всем контактам в телефоне, включая маму — случайно); третья половина, вероятно, однажды всосала сопливым носом дорожку кокаина, утерлась рукавом и тут же почувствовала себя "как в романе Бегбедера", что в совокупности, согласитесь, дает определенное право упоминать тут и там о собственном порочном прошлом и загубленном будущем.
Что характерно, на сочащийся из-под двери тяжкий душок порока стекаются восторженные малолетки, и тут важно закрепить успех. Если вы непростительно женщина, станьте звонким геем и напишите о том, как продались взрослому мужчине за пачку сигарет, прямо в подворотне. Пока вы тыкались лицом в чужую ширинку, в метре от вас ссал на стену тощий плешивый кот, но вам было все равно.
И упаси вас господь звучать виновато. Вы что, баба рефлексирующая? Вы, батенька, циничный хастлер. Пальцы у вас бледные (и ломкие, но не в буквальном смысле), глаза подернуты туманом, а вместо крови из пореза льется абсент.
Нет, ей богу. Могу еще как-то восхититься историей вроде "я обещал себе, я себе обещал, но тело мое помнит тяжкий и сладкий запах опиумных трав, а душа моя так тоскует по прозрачным клубам лилового дыма, в которых мне мерещатся далекие башенки индийских дворцов... написал стихотворение, прочел его полной луне, сжег". Но когда я иду мимо, а навстречу мне тёлочка с лицом Луи Гарреля и подписью "героиновый рай", во мне просыпается старый ворчливый козел.
...
понедельник, 28 июня 2010
shoots to kill, but aims to please
Есть такие лица — скульптурные, на них, кажется, остались чуть заметные следы тонкокостных пальцев, которые когда-то вылепили эти надбровные дуги, аккуратно разгладили переносицу, обхватили деликатными ладонями лицо, и два больших пальца осторожно надавили, оставив ямки за ушами; над скулами трудились не один час, может быть, день, веки кто-то разглаживал, едва касаясь, на них остался мазок папиллярного узора, не заметный глазу изъян. Автограф автора.
А сейчас я с размаху всё заземлю, сказав, что страстно люблю черепа, как вам, например, такое начало знакомства — здравствуйте, у вас невероятный череп, можно пощупать?
А сейчас я с размаху всё заземлю, сказав, что страстно люблю черепа, как вам, например, такое начало знакомства — здравствуйте, у вас невероятный череп, можно пощупать?
воскресенье, 13 июня 2010
shoots to kill, but aims to please
Прекрасный был момент, когда в ответ на скудную эмоциональную реакцию один герой мрачно заявил другому: "...you're Vulcan", a дублеры, которые, видимо, живут в бункере под землей, не растерялись и эротично протянули: "Да ты просто дремлющий вулкан!.."
воскресенье, 06 июня 2010
shoots to kill, but aims to please
Бро посмотрел фильм "Где живут чудовища" и делится впечатлениями:
"Мне как-то было... некомфортно его смотреть. Может, потому, что я уже вырос из таких фильмов, ну, то есть, бывают такие детско-взрослые фильмы... а есть такие, в которые взрослые... катастрофически не въезжают. А может, потому, что всем нравился мультик про Муми-тролля, а меня не покидало ощущение приближающегося пиздеца, мне казалось, что все умрут, и мы все умрем, и все такое серое и беспросветное, и к нам летит комета... и все такие под какими-то таблетками там (правда, тогда в детстве я этого не знал, но чувствовал, что там все на транквилизаторах, и только Снусмумрик на аналептиках). Вот так и тут... все эти чудики это такие муми-тролли... а этот мальчик Снусмумрик, и как же мерзко он воет. В общем ...очень некомфортный для меня фильм".
Потом уточняет:
"Извиняюсь, Снусмумрик был тоже на транке... а Снифф... вот он на аналептиках".
"Мне как-то было... некомфортно его смотреть. Может, потому, что я уже вырос из таких фильмов, ну, то есть, бывают такие детско-взрослые фильмы... а есть такие, в которые взрослые... катастрофически не въезжают. А может, потому, что всем нравился мультик про Муми-тролля, а меня не покидало ощущение приближающегося пиздеца, мне казалось, что все умрут, и мы все умрем, и все такое серое и беспросветное, и к нам летит комета... и все такие под какими-то таблетками там (правда, тогда в детстве я этого не знал, но чувствовал, что там все на транквилизаторах, и только Снусмумрик на аналептиках). Вот так и тут... все эти чудики это такие муми-тролли... а этот мальчик Снусмумрик, и как же мерзко он воет. В общем ...очень некомфортный для меня фильм".
Потом уточняет:
"Извиняюсь, Снусмумрик был тоже на транке... а Снифф... вот он на аналептиках".
вторник, 25 мая 2010
shoots to kill, but aims to please
Ты трешь переносицу косточкой большого пальца и приоткрываешь рот, чтобы зевнуть; челюсть напрягается, левый уголок рта ползет вниз, губы липкие, как это часто бывает после сна; кожа между ними неохотно натягивается и тут же упруго возвращается на место, едва заметно открывая кромку зубов. В уголках глаз, минуя частокол ресниц, скапливаются слезы. И в этот момент я прицеливаюсь — придержать запястье правой руки, большой палец ровнехонько на пульсе, указательный ложится на курок как в материнские объятья — выдыхаю и пускаю пулю тебе в лоб. Прямо в середине сладкого зевка, не дав тебе закончить. Ты замираешь, мягко, податливо подавшись назад верхней частью корпуса, в горле тихо клокочет слюна, правая нога дергается и обмякает, не успев найти опору для тела. Я смотрю в твой правый глаз, он широко открыт, зрачок расползся по радужке и плавает там как в лужице меда; в нем отражается яркий прямоугольник окна, в глубине гуляют какие-то тени, наверное, жизнь по инерции все еще мечется у тебя перед глазами, не понимает, дурочка, что тебе уже не до просмотра короткометражек про первый мокрый поцелуй в школьной подсобке.
Глаз закатывается, выставляя белок в розовой сетке сосудов. И то, что от тебя осталось, твое тело с грохотом заваливается куда-то набок, отираясь о кухонный шкафчик. На секунду отвожу глаза, смотрю внутрь себя и вижу, как по глазному яблоку стекает пыль.
Голоса в голове наконец затыкаются, это блаженная, умиротворенная тишина. Вдыхаю до упора, так, что легкие начинают протестующе ныть, и пропихиваю ствол между зубов; скрежет сдираемой эмали звучит как музыка. Говорят, мы не можем почувствовать вкус того, что наша слюна не может растворить, так вот, я определенно чувствую вкус металла, и это, на мой взгляд, удивительная вещь. Выходит, я мог бы жрать гвозди.
Челюсть начинает затекать; выдыхаю, указательный палец ложится на курок как в материнские объятья, привычно и успокаивающе. Смотрю в окно, небо бледное, птицы мечутся, наверняка орут, но мне не слышно — в голове шумит прибой.
Глаз закатывается, выставляя белок в розовой сетке сосудов. И то, что от тебя осталось, твое тело с грохотом заваливается куда-то набок, отираясь о кухонный шкафчик. На секунду отвожу глаза, смотрю внутрь себя и вижу, как по глазному яблоку стекает пыль.
Голоса в голове наконец затыкаются, это блаженная, умиротворенная тишина. Вдыхаю до упора, так, что легкие начинают протестующе ныть, и пропихиваю ствол между зубов; скрежет сдираемой эмали звучит как музыка. Говорят, мы не можем почувствовать вкус того, что наша слюна не может растворить, так вот, я определенно чувствую вкус металла, и это, на мой взгляд, удивительная вещь. Выходит, я мог бы жрать гвозди.
Челюсть начинает затекать; выдыхаю, указательный палец ложится на курок как в материнские объятья, привычно и успокаивающе. Смотрю в окно, небо бледное, птицы мечутся, наверняка орут, но мне не слышно — в голове шумит прибой.