shoots to kill, but aims to please
Прочитала "Октябрьскую страну" Брэдбери. Не осознавала раньше, что он был настолько околдован смертью. Смотрел на нее завороженно, как маленький ребенок, не взрослый это обдуманный ужас, а детская нездоровая тяга двадцати лет от роду. Не испорченная приземленным, грубым физическим восприятием.
По сути, сборник этот — аналог классической книги о привидениях, очень индивидуальный. От корки до корки переработанная, через духовное нутро пропущенная идея. Если бы Эдгар По был Брэдбери, или наоборот. Но у По, который, в числе прочих, вынянчил литературный дар Рэя Леонардовича, прости Господи, смерть — логичный и откровенно желанный катарсис, венец всего, момент завершающий, конечный. А у Брэдбери это превращение куколки в имаго, всё самое интересное начинается с наступлением ночи, в прямом и переносном, смерть — новая, таинственная (тайная, потаённая) жизнь.
Все привидения, вампиры и оборотни уместились в одном всеобъемлющем явлении.
Смерть и невроз, невроз и смерть, смерть как ласковая, прохладная рука, опустившаяся на температурный лоб, что-то на грани милосердия, что-то высвобождающее.
Сборник Брэдбери не писал, он выливался на бумагу совершенно самостоятельно. Как муть из грязной раны, толчками, сначала мешанина из ржавых сгустков, земли и дурно пахнущей желеобразной массы, потом чище, чище, спокойнее, нежное, красное, ласковое, истончилось, свернулось в ломкую корочку, замерло. Запах остался в воздухе, но уже начал исчезать.
Плавно ощущения из тревоги перетекают в умиротворение, то ли привыкаешь, обживаешься, то ли Брэдбери улаживает что-то с собственными страхами, которые спешно и слегка беспорядочно распихал по героям, к чему те не были готовы, но что делать.
Развивается Брэдбери, развивается его смерть, самый ответственный персонаж (под конец это эволюционный скачок в миллион лет).
Думаю, книга была своего рода терапией.
Самым родным показался "Гонец", самым странным — "Попрыгунчик"; книга дышит, живая, парадоксально первые три секунды примерно.
***
Купила беруши, наконец перестало казаться, что большая часть звуков в этом городе слишком громкая, страна частично глухих и я.
Очень устала.
По сути, сборник этот — аналог классической книги о привидениях, очень индивидуальный. От корки до корки переработанная, через духовное нутро пропущенная идея. Если бы Эдгар По был Брэдбери, или наоборот. Но у По, который, в числе прочих, вынянчил литературный дар Рэя Леонардовича, прости Господи, смерть — логичный и откровенно желанный катарсис, венец всего, момент завершающий, конечный. А у Брэдбери это превращение куколки в имаго, всё самое интересное начинается с наступлением ночи, в прямом и переносном, смерть — новая, таинственная (тайная, потаённая) жизнь.
Все привидения, вампиры и оборотни уместились в одном всеобъемлющем явлении.
Смерть и невроз, невроз и смерть, смерть как ласковая, прохладная рука, опустившаяся на температурный лоб, что-то на грани милосердия, что-то высвобождающее.
Сборник Брэдбери не писал, он выливался на бумагу совершенно самостоятельно. Как муть из грязной раны, толчками, сначала мешанина из ржавых сгустков, земли и дурно пахнущей желеобразной массы, потом чище, чище, спокойнее, нежное, красное, ласковое, истончилось, свернулось в ломкую корочку, замерло. Запах остался в воздухе, но уже начал исчезать.
Плавно ощущения из тревоги перетекают в умиротворение, то ли привыкаешь, обживаешься, то ли Брэдбери улаживает что-то с собственными страхами, которые спешно и слегка беспорядочно распихал по героям, к чему те не были готовы, но что делать.
Развивается Брэдбери, развивается его смерть, самый ответственный персонаж (под конец это эволюционный скачок в миллион лет).
Думаю, книга была своего рода терапией.
Самым родным показался "Гонец", самым странным — "Попрыгунчик"; книга дышит, живая, парадоксально первые три секунды примерно.
***
Купила беруши, наконец перестало казаться, что большая часть звуков в этом городе слишком громкая, страна частично глухих и я.
Очень устала.