shoots to kill, but aims to please
Некстати вспомнилось письмо сильно любимого человека, которого я на волне тупой, панической, выпотрошенной инерции крепко подвела. Тяжелые несколько месяцев, обрубались тогда узлы со своей кровеносной системой, подачей кислорода и какими-то общими органами. Он долго молчал, потом сказал: если я окажусь на тесной, плохо освещенной, ветром облизанной улице его грипозного города, без денег, без связей, босая, раздетая, избитая и ограбленная, я могу к нему прийти. Иначе — нет. Никогда.
Думаю, там было много крепко сбитой надежды на то, что таких чудес, с помятыми ребрами и разбитыми губами, не происходит в принципе. Я понимаю это чувство, стоя в метре от него, хочу, очень хочу, чтобы тебя принесло ко мне, босую, раздетую, избитую и ограбленную, злую, оскаленную, с горячим лбом и холодными лодыжками.
«... все хочется вынести во двор и позвать соседей, их коз и кур, посмотреть, ничего нет до тех пор, пока чужое осознание, дебелый теленок, не пройдет по касательной, не упадет сверху с тихим влажным шлепком, замрет, утверждаясь».
Думаю, там было много крепко сбитой надежды на то, что таких чудес, с помятыми ребрами и разбитыми губами, не происходит в принципе. Я понимаю это чувство, стоя в метре от него, хочу, очень хочу, чтобы тебя принесло ко мне, босую, раздетую, избитую и ограбленную, злую, оскаленную, с горячим лбом и холодными лодыжками.
«... все хочется вынести во двор и позвать соседей, их коз и кур, посмотреть, ничего нет до тех пор, пока чужое осознание, дебелый теленок, не пройдет по касательной, не упадет сверху с тихим влажным шлепком, замрет, утверждаясь».